МУЖЧИНА НА ГРАНИ НЕРВНОГО СРЫВА

Есть “жаворонки”, которые чуть свет вылетают на поиски нечаянной радости, распродажи или денег. Есть “совы”, которые спят до обеда, а потом полночи гукают на кухне. Я – страус. Голова – где-то далеко, ноги – сильные, способные развивать большую скорость, но от земли не оторваться, даже если украсить зад перьями, – погруженная голова, как якорь.

Вокруг все бегают, летают, планируют. Я один в черте оседлости. Оседланный семьей. Впрочем, никуда уже и не хочется. Когда висел железный занавес, я был слишком мал, чтобы его поднимать. Потом оказалось, что один из пунктов моей анкеты чем-то порочит высокое звание советского туриста. Потом, в дополнение к этому, у меня выступила секретность. Открытая форма. Секретность прошла вместе с деньгами. Затем выяснилось, что с той же анкетой можно вообще не возвращаться. От этого искушения двигаться за границу оседланности просто расхотелось. Теперь, когда на старости лет вместо желания появляется желание посмотреть, как выглядят не состоявшиеся со мной женщины на парижских бульварах, выяснилось, что этот праздный интерес стоит, как флигель Лувра.

Страус – птица нерешительная, но даже нерешительность имеет свои границы. Неуверенность в завтрашнем дне достигла таких масштабов сомнения, что неясно, как жить сегодняшним. А день вчерашний отдает чем-то потусторонним. Количества исчезнувшего из жизни хватило бы на несколько новых. “Только размеры потерь делают человека равным Богу”. В этом смысле мы уже почти что агнелы. От бессмертия, которое мелькает под ногами, отделяет самая малость, тоненькая пленочка бытия, которую с тоски легко разорвать. Поэтому избегаю веревок, высоты, снотворного, воды, колющих и режущих предметов. Чтобы не наложить на себя руки, накладываю их на женщин. Алкоголь забвения не дает: мысль о деньгах не заглушить никакой дозой. Поесть так же трудно, как и расплатиться. Цены то ли в лирах, то ли в йенах. В кармане лежат какие-то банкноты, но они имеют тут хождение, по-видимому, в качестве визиток великого интерпретатора “Капитала”. Вообще чувствуешь себя иммигрантом: хоть и знаешь местный диалект, а понять ничего невозможно. Партий много больше, чем идей. Поэтому все партии похожи на коммунистическую.

Прилавки обросли диким мясом. Масло масляное по 65 квадратных рублей.

Дядька в Киеве стал таким же далеким, как бузина в несуществующем огороде.

Интимная сторона жизни стала общим местом для всех, у кого эти места имеются в наличии.

Дети могут уже оказывать родителям скорую сексопатологическую помощь.

За последние 80 лет нам удалось развить и дополнить замечательную христианскую легенду о рождении в хлеву под счастливой звездой. В этом хлеву мы всю жизнь и прожили. Под Красной. Теперь вот получаем в яслях гуманитарную помощь европейских волхвов.

От проникающего капитализма есть только одно средство индивидуальной защиты – ватник и резиновые сапоги. После чего будущий министр бывшей культуры закроет Эрмитаж на реставрацию Романовых. Переименует БДТ в БТР и превратит Манеж в конюшню.

Самое страшное в советской мифологии – особый фаллический культ поклонения плохо лежащему, висящему на стене и сидящему при телефонах. Стоит толпа, но она оплодотворить ничего не может; как и ненависть, она – женского рода.