СВОБОДНЫЙ ЧЕРВЬ

Мы появились, когда наши отцы вернулись домой с войны, а наши матери поверили в мирную жизнь и успокоились. В наше зачатье, кроме необходимого, была вложена надежда и радость. Как залог счастья дети появлялись даже у тех, кому иметь их было совсем поздно. Мы росли во время, когда лопнули обручи, сковывающие уста, сердца и головы. В пятнадцать лет мы упивались разговорами о свободе, читали то, что до нас тут никто не читал, и думали, что страна, в которой мы родились, без нас не обойдется.

Но она обошлась без нас, потому что ей нужны были рабы. Рабов зачинают без надежды и радости. Мы не были рабами.

Я представляю, как радовались наши родители: ребенок очень рано начал ходить, очень скоро стал говорить, научился в четыре года читать, в пять писать… Чтобы потом пораньше оказаться на идиотской службе, пораньше потерять надежду, пораньше сойти с ума, раньше всех умереть в тоске. От этого хочется упасть головой в фаянсовую раковину, включить горячую воду и смыться вместе с ней в фановые трубы, потом в реку и исчезнуть среди дерьма и всеобщей дряни. Это равносильно приспособлению и выживанию. Это значит – плыть по течению. Выживание – равносильно самоубийству. Чем меньше мы живем, тем больше выживаем. Плыви рядом с нечистотами, и ты можешь ими не быть. Но горе тебе, если попробуешь встать против течения. Тебя облепит всего. Ты станешь чем-то неопределенным, сделанным из нечистот. Если ты стоишь живой, они поднимутся до уровня твоего рта. Они задушат тебя. Ты все равно поплывешь мертвый среди дерьма. Ты все равно будешь неотличим. Так есть ли разница, как плыть – мертвым или живым?

Одна надежда: может быть, наша душа не внутри нас? В дупле какого-нибудь дерева, которое в час смерти рухнет с сухим треском от порыва ветра? Может, порыв ветра и есть душа?

Я прочитал про опыты по обучению дождевого червя. Его загоняют в Т-образный лабиринт и заставляют все время поворачивать направо, наказывая в случае ошибок электрошоком. Через сто сеансов электрошока червь поворачивает только направо. Потом его заставляют переучиваться и поворачивать только налево. Я себя сразу идентифицировал с этим не очень умным, не очень быстрым червяком, которого обучают жизни с помощью боли. Как всех.

Я ползу по букве “т”, и меня лупят зарядом по башке, чтобы я забыл, что я – червь, который живет в земле и ползает в прохладной сырой глине, процеживая через себя мелкие крупинки бытия. Меня учат читать, я уже прочел часть фразы: “Я счаст…”, – но буква “т” мне плохо дается, я уже устал, я уже могу выложить собой то, что прочитал, хотя мне придется для этого разорваться. Я всей кожей и каждым звеном чувствую изгиб букв. Я не знаю только, что значит эта фраза. Это, должно быть, что-то очень важное, иначе меня бы так не мучили. Не знаю, дойду ли я до конца и пойму ли смысл, но моя обугленная голова теперь никогда не отличит комочки живой земли от мертвого песка.

Я хочу писать для дождевого червя. Чтобы он прочел своим телом такое, отчего забыл бы про боль, про электрошок, про чужую власть. Моя акупунктура похожа на него: точка тоски, точка страха, точка абсурда, точка одиночества…

Мы никогда не знаем, насколько изменились мы, и насколько – то, что вокруг.

Я не хочу измениться и стать участником всеобщего преобразования “время – деньги”. Деньги не поддерживают во мне надежды и радости. Я не знаю, чем бы я смог порадовать своих родителей, если бы они были живы. Если бы сейчас разносили почту военного времени, про меня можно было бы сообщить: “Без вести пропал”. Но, может быть, я еще существую в каких-нибудь списках? Ведь есть же какая-нибудь “высшая” анкета, где почти у всех пунктов у меня стоят прочерки и написано “не участвовал”. Или, может, я записан где-нибудь на прибавку времени жизни за хорошие мысли? Прогрессивная оплата жизни жизнью за хорошую жизнь? Фиг тебе.

Остается найти тех, у кого еще есть запасы надежды и радости. Найти и сказать: “Я – червь, который хочет писать для червей. У меня не осталось надежды и радости. Их украли. Но я – не раб. У меня это было. Вот – документы. Видите, когда я родился? В пятидесятом. Дайте мне немного того и чуточку другого, мне нужно пережить эти чертовы пол-столетия. Я потом отдам.